Текст: Жанна Васильева
На самом деле, перед зрителями разворачивается не только история фотографии и история Европы в лицах, но и семейная драма — отношения отца и сына Надаров, за каждым из которых стоит своя правда и своя эпоха.
При имени Надар вспоминают обыкновенно только одного человека — Гаспара Феликса Турнашона, карикатуриста, журналиста, писателя (одиннадцать книг — что-нибудь да значат), авантюриста, романтика и, конечно, фотографа. Человека, который если и не первый поднял фотографию на уровень искусства, то, по крайней мере, первым поднялся с фотоаппаратом на воздушном шаре над Парижем. Его друг, блистательный Оноре Домье, так и запечатлел его в своей карикатуре: шляпа улетает, фотоаппарат на треножнике того и гляди вывалится из корзины воздушного шара, а сам фотограф вместо того, чтобы держаться за поручни своего летательного средства, вцепился в камеру обеими руками… К тому времени, то есть к 1858 году, псевдоним Надар стал, как сейчас выразились бы, брендом. Впрочем, поначалу известность ему принесли не фотографии, а карикатуры. В 1854 году он опубликовал литографию с 300 карикатурами самых известных французских писателей. Этот «Пантеон Надара», кстати, можно увидеть на выставке вместе с его огромными карикатурами на Александра Дюма и Теофиля Готье — они украсили первые полосы парижской «Развлекательной газеты». Собственно, и фотографировать Надар начал для того, чтобы удобнее было их рисовать… Но вскоре выяснилось, что сделанные им фотографии Домье и Мане, Курбе и Милле, Коро и Доре, Бодлера вызывают восхищение и без дополнения в виде «веселых картинок». Так вот, на имя Надар претендовало, помимо самого Гаспара Феликса, еще два человека. Прежде всего, это его родной брат Адриен Турнашон, с которым они открыли общее фотоателье и который решил, что фотографии, сделанные им, он может тоже подписывать именем Надар. Дело закончилось ни много ни мало судебным разбирательством, в ходе которого Феликс Надар не только доказал свое исключительное право на псевдоним, но заодно и сформулировал свои художественные принципы. Доказывая в 1856 году в суде уникальность своих фотографий, Надар говорил о том «мгновенном понимании» человека, которое дают его фотографии, они «проводят вас к его привычкам, идеям, его характеру» и создают «убедительный, внушающий сочувствие» образ, наделенный «интимностью портрета». Фактически Надар едва ли не первым отстаивал авторское право фотографа в суде с помощью аргументов художественной критики. Надо ли говорить, что он выиграл дело?
Второй человек, который претендовал на имя Надара, был собственный сын Гаспара Феликса Турнашона — Поль, который начинает работать вместе с отцом в фотоателье и в 1880-1890-е годы фактически возглавляет его. Естественно, он использует семейный брэнд — Надар. Но при этом нельзя сказать, что фотографии, сделанные Полем Надаром, отличает та психологическая «интимность портрета», которой так гордился его отец. Приходит другая эпоха, и с ней — новые герои. Точнее, героини — прелестные актрисы, позирующие в своих театральных нарядах, плюс — автомобилисты и спортсмены… В ателье ставятся и снимаются сценки из спектаклей. Вместо психологических портретов знаменитых интеллектуалов, публика охотно покупает фотографии красоток, клоунов и танцовщиц… До выяснения отношений с сыном в суде, к счастью, дело не дошло. Но отношения, по-видимому, были напряженными. Справедливости ради надо сказать, что стиль фотографий не был единственным предметом семейных расхождений. Отец, мягко говоря, не был в восторге от романа сына с замужней дамой, актрисой театра Элизабет Дегранди. Кроме того, он не вполне одобрял коммерческие проекты сына. Один из них (Office General de Phorographie) связан с продажей фотографической техники, другой — с изданием журнала о технических и культурных новинках в мире фотографии. Выставка в Московском доме фотографии показывает, как в одном парижском фотоателье столкнулись две эпохи, два поколения фотографов. За старшим Надаром стояла школа не только живописи XVIII и начала XIX века, но и романов Бальзака. Тот, как известно, считал, что «внешняя жизнь есть своего рода организованная система, представляющая человека с такой же верностью, с какой цвета улитки отпечатываются на раковине». Соответственно, у его героев «одежда настолько соответствует образу жизни и недостаткам», что они, «кажется, носят костюм от рождения». За младшим Полем стояло предчувствие нового века с культом селебрити, с постановкой «живых картин» и их съемкой, с увлечением автогонками, авиашоу… Современность вошла в его фотографию так, как приходит новый век — не стучась, и не спрашивая разрешения. Выставка «Феликс и Поль Надары. Традиция и каприз», кажется, приоткрывает не только семейные тайны, секреты фотоателье, но загадки «слома» времен…